Дело без свидетелей [журнальный вариант] - Леонид Словин

Однако если вам это так нужно, сообщаю, что свои вещи я клал примерно в 17 часов и получил в 21.45 и, конечно, никого не запомнил. С уважением…»

Денисов сам удивился тому, что тон письма его совсем не задел, тем более жаждал он теперь получить ответы на остальные запросы.

Несколько дней писем не было совсем, и Денисову все труднее было находить повод для посещения канцелярии. Потом пришло еще одно письмо, а вслед за ним сразу три. В течение недели Денисов получил девять писем, на остальные ответа он так и не дождался и решил написать еще раз.

В одном письме девушка из Риги прислала адрес своей подруги со станции Баскунчак, которая вместе с ней приходила получать вещи. Этой подруге Денисов послал запрос в тот, же вечер. Почти все корреспонденты никого из находившихся с ними в камере хранения людей не запомнили, а пожилая женщина, ездившая к внуку в Старый Оскол, посочувствовав Денисову, попросила узнать, можно ли в Москве купить готовальню У 15-Л из латуни.

Все эти дни, пока он ждал писем и пока они приходили — заполненные незнакомыми почерками, со штемпелями далеких городов, — были для Денисова особенно радостными, и Денисов мешался, пытаясь объяснить дома жене причину этой радости.

— Дело, видимо, в том, — по–женски ставила все на свои полочки Лина, — что ты сейчас участвуешь в противоборстве с преступником. Между вами идет борьба…

— Какая же сейчас борьба? — недоумевал Денисов. — Он ничего не делает, пьет, гуляет, делаю только я.

— Преступник сделал свой ход, теперь очередь твоя, как в шахматах.

Еще до того, как пришел ответ на последний запрос, Денисов, поразмыслив, решил написать всем пассажирам, которые получали свое имущество по заявлениям от девятого до тринадцатого числа, — ведь в ячейке камеры хранения вещи могут находиться пять дней и преступник мог прийти за ними и на другой день, и на третий, и на пятый.

Письма приходили теперь каждый день, и кое–кто в отделе сострил, что Денисову пора уже обзавестись личным секретарем. А он ломал голову над тем, как еще расширить поиск лиц, находившихся на вокзале девятого июля.

Однажды ему в голову пришла счастливая мысль — в Комнате матери и ребенка имеется книга с адресами всех пассажиров, ночевавших в ней. Медицинская комната ведет свою регистрацию, записывают и тех, кто возвращает в кассу билеты, да мало ли других мест на вокзале, где аккуратно регистрируют всех, кто обращается туда за помощью! Должен же был кто–нибудь видеть преступника!

«Когда я получал двенадцатого июля свой рюкзак в автокамере, — писал преподаватель труда в школе из Жданова, — то вместе со мной писал заявление незнакомый молодой парень, на которого я обратил внимание. Ему выдавали вещи передо мной — сумку и чемодан красного цвета, примерно такой, о каком Вы пишете. В сумке я видел несколько микрометров, штангель, резцы и что–то еще. В чемодане было дамское белье. Парень был выпивши и заявление написал так грязно и неразборчиво, что дежурный предложил ему написать новое. Парень отказался, говорил, что лучше не сможет. Дежурный пытался на него воздействовать, но многие из тех, что ждали своей очереди, поддержали парня — всем было некогда. Второй работник автокамеры тоже заступился за него, и между дежурными произошла небольшая ссора. В конце концов первый дежурный сказал: «Я такой документ подшивать в папку не буду!» Второй выдал вещи, а заявление парень бросил под стол и ушел. Парень был лет двадцати пяти, одежды, конечно, не помню, черненький, со шрамом на шее».

Денисов хорошо знал обоих работников камеры хранения. Он мысленно представлял себе, как маленький дотошный Хорев, медлительный и вязкий, с вечно недокуренной дешевой сигарой в руке, требует переписать заявление, а ленивый, горластый Горелов с крошечными белыми пятнышками на лице, которые он называет болезнью Витилиго, отмахивается от напарника длинной рукой: «Некогда бюрократизм разводить, пассажирам уезжать надо. Вот о ком думай!»

Денисов решил, что разговаривать с ними должен человек вовсе не известный, так будет лучше.

Несколько раз Денисов звонил Шагалову, но никак не мог застать его на месте, не было Шагалова и в конце рабочего дня, поздно вечером, когда Денисов наконец, сдал смену.

В электричке, по дороге домой, Денисов снова прочитал письмо; теперь оно только тревожило его, не вызывая особого удовлетворения. «Почему я решил, что речь идет именно о том чемодане? И как найти человека по шраму на шее?»

Приехав на станцию, Денисов не удержался и зашел в проходную кирпичного завода, чтобы еще раз позвонить Шагалову. Было уже начало первого часа.

— Сейчас, телефон освободится, и звони, сколько надо, — махнул рукой вахтер, старый милицейский капитан–отставник в синей шинели.

За столом, склонившись к самому аппарату, сидела молоденькая женщина в черном халате. Свободной рукой она скручивала и тут же выпрямляла телефонный шнур.

— …Так вы всю свою жизнь проспите. — Разговор шел, видимо, давно, и все точки над «i» были уже поставлены, — в пятницу тоже никуда не ходили? Не может быть!

— Ты, девушка, бери быка за рога, — посоветовал ей бывший капитан, — а то человеку позвонить надо!

— …Товарищи ваши были в клубе… Рыженький такой был, который тогда в гармошку играл… Он почему–то холода не боится. А в крайнем случае я могу вам валенки принесть.

— Вот уже сорок минут разговаривает! Мне что! По мне хоть всю ночь звони, но когда человек по делу должен!

Денисов дернул вахтера за шинель, и тот умолк.

Ровно гудел за стеной кирпичный завод, чуть жужжали под потолком лампы дневного света, и молоденькая работница в сапогах на босу ногу и в испачканном цементной мукой халате неумело расставляла с*вои нехитрые сети. Денисов; не заметил, как задремал.

— Звони, — разбудил его вахтер.

Позади громко хлопнула входная дверь.

— Как у нее? Договорилась?

— Второе уж дежурство звонит, да все глухо. Без пользы делу.

Денисов без особой надежды набрал номер и на секунду затаил дыхание. Внезапно очень близко он услышал знакомый громкий голос:

— Слушает Шагалов.

— Алло? Шагалов? — еще не веря, закричал в трубку Денисов. — У меня интересные новости! Алло! Это Шагалов?

— По–моему, это я.

Перебивая сам себя, Денисов стал рассказывать о полученном письме, о дежурных; кончил он тем, что полностью зачитал письмо учителя из Жданова вслух.

— Хорошо. На Хорева мы напустим Губенко. Они найдут общий язык. А сейчас давай домой и ни о чем не думай!

— Спокойной ночи!

Через лес к поселку Денисов шел не торопясь, заложив руки в карманы, как на прогулке, полностью отдавшись вдруг возникшему в нем чувству спокойной уверенности.

Денисов увидел Губенко на крыльце. Лейтенант стоял, как всегда, независимый, худой. В руке он держал тоненький, словно сейчас из магазина, импортный саквояж.

— Здравствуй, Денисов! — Он подал горстку длинных холодных пальцев. — Где здесь у вас можно переговорить? Теснота такая! Как вы тут работаете! — Губенко не умел быть приятным.

— Пойдем к носильщикам. Здесь рядом.

Они вошли в небольшую комнату с геранью на подоконниках и длинными скамьями вдоль стен. Губенко достал из кармана старую газету, постелил на скамью, и они селя.

— Ну вот, — сказал Губенко, — я уже разговаривал с Хоревым. Кстати, я не нашел его нудным. Спокойный человек — может, чересчур педантичен…

— Что он тебе сказал?

— Он вспомнил все обстоятельства того дня. Как я понял из его рассказа, второй ваш дежурный… Горелов? Безответственная личность.

— Хорев помнит приметы преступника?

— Он в тот же день написал служебную записку об этом случае. Там есть фамилия и имя этого парня. Отчества нет.

— Не Смирнов Николай? — спросил Денисов, леденея при мысли о сотнях людей, среди которых придется искать нужного им.

— Николай. Но не Смирнов, а Суждин. — Разговаривая, Губенко вынул из кармана капроновую щеточку и стал не спеша протирать свой и без того чистый саквояж.

— Сколько же их в Москве, Суждиных?

— По адресному бюро, всего двое, но один уже отпал. А второй живет по вашей дороге. Мы можем к нему поехать. Я разговаривал с полковником и просил дать тебя мне в помощь. Правда, я не сказал, что еду по вашему делу. Ничего? Так что иди переодевайся.

— Ты… Ты… — не находя слов, схватил его Денисов за руку. — Ты просто молодец!

— Ерунда. — Губенко чуть покраснел. — Тебе сколько нужно времени, чтобы переодеться?

— В общежитие побегу… Ну, минут десять.

Районный поселок, куда они приехали через несколько часов, москвичи обычно вспоминают, лишь когда наступает грибной сезон. Денисова, как и Губенко, так и подмывало расспросить о грибах инспектора местного отделения милиции, молодого подтянутого лейтенанта, по всей вероятности недавно вернувшегося из армии, но они удерживались, может быть, потому, что разговаривал с ними он сдержанно и чуть–чуть свысока.